Ещё один кормилец подрастает!
Красив был райцентр Калязин в тридцатых годах прошлого века! Во-первых, он стоял на Волге, среди лесов и лугов. Во-вторых, здесь был расположен монастырь преподобного Макария, который входил в шестёрку красивейших храмов России, и горожане гордились этим фактом. В-третьих, в райцентре жили и работали замечательные русские люди: простые, отзывчивые и — бедноватые. Вот в этом-то городке весной 1927 года и родился герой моего очерка — Борис Николаевич КУЛИКОВ.
Отец его работал на железной дороге — сначала помощником машиниста, затем ремонтником, а вскоре и мастером. Мать занималась чисто женским делом — была стёгальщицей одеял.
Для городской детворы летом всегда заманчивым местом игр и развлечений, конечно, была Волга: загорали, дурачились в чистейшей воде да ловили рыбу. Вместо рыболовецких снастей использовали кусок марли: несколько человек держат импровизированный невод в воде, натягивают его, а парочка загоняет стаю рыбёшек в ловушку. Вот улов уже и на берегу; мелькая серебристой чешуёй, подпрыгивают в траве десятки окуней. Несколько таких заходов в воду — глядишь, за ужином отец похвалит сынишку, когда мать поставит перед главой семьи сковородку с соблазнительными дарами Волги. Да и бабка, погладив по голове, непременно скажет: «Ещё один кормилец подрастает!»
В школе Боря успевал по всем предметам на «хорошо» и «отлично». Была у мальчишки, говоря банально, тяга к знаниям. Заветная мечта — учиться!
Но между уроками и выполнением домашних заданий он успевал и в
футбол погонять с ровесниками. А ещё в те годы и среди молодёжи, и среди взрослых очень были популярны городки. Посмотреть на старинную русскую игру с удовольствием собирались и зрители. И как приятна была их эмоциональная реакция, одобрительные возгласы и откровенное удивление, когда ты одним ударом выбиваешь с кона «пушку» или «змею»!
В 1939 году в связи со строительством Угличского гидроузла Калязин стали переносить из места затопления на правый, высокий берег Волги. Вскоре под водой остались луга и леса, опустевшие дома, Дом пионеров. Монастырь был разобран ещё ранее, а колокольня разрушена. А чего её жалеть-то? Ведь сказано в марксистском учении: религия — опиум для народа…
К станку
Радио у Куликовых, так же, как и у многих других горожан, не было. Но о начале войны в то воскресное июньское утро вскоре знало всё двадцатитысячное население Калязина. И каждый день, несмотря на школьные каникулы, подростки вслушивались в голос Левитана, и по телу пробегали мурашки, когда диктор торжественно и грозно говорил: «От Советского Информбюро…». Глядя на лица задумчивых и немногословных взрослых, ребята понимали, что в страну пришла большая беда. Наши войска отступали, оставляя врагу сотни деревень, посёлков и городов. Но Калязин был в тылу. Осенью, как обычно, начались занятия в школе. С тревогой Борис и его сверстники почти каждый день отмечали на карте линию фронта, а гитлеровские армии уже приближались к Москве. Но выстояла столица! Выстояла благодаря героизму и мужеству сотен тысяч павших. А живые начали медленно гнать фашистскую нечисть на запад. Куликов-старший был призван в действующую армию весной 1942 года. В это же время к семиклассникам пришёл директор Калязинского машиностроительного техникума: набирать будущих рабочих и студентов в мастерские. Чем соблазнил он Бориса и ещё семь человек из класса? Да повышенной нормой хлеба.
— Он так и сказал: будете работать — получите в день не 400 граммов, как сейчас, а 600. Присвоят разряд — уже 800. Дал нам время подумать. Мы сдали экзамены за 7-й класс и пошли в техникум. Там были свои мастерские и цеха: механический, литейный, столярный, кузнечный. Кстати, в мирные годы основной продукцией были напольные весы, а с началом войны здесь перешли на выпуск миномётов. Помню, мастер меня спрашивает, кем бы я хотел быть — а я и понятия не имею, что буду делать. И тут на глаза попался старичок. Вижу — он донышко вставляет в прохудившееся ведро и заклёпывает швы. Да так ладно и ловко у него получается, что я тут же загорелся. Да и в домашнем хозяйстве такое умение пригодится. Киваю мастеру на старичка. Он сразу к нему: вот, Сергей Фёдорович, ваш новый ученик. Мы разговорились, а он, оказывается, знал моего отца и с удовольствием стал моим наставником по слесарной части. Удивительный был человек, много знал и умел. Но одним главным секретом с нами не поделился. Как-то продемонстрировал нам миску алюминиевую — вот, запаял. Мы-то уже кое-что кумекали и хором возражаем: алюминий не подлежит пайке!
А Сергей Фёдорович хитро усмехнулся: всё можно паять, только нужно знать, чем!
— Борис Николаевич, вы слесарили вручную, а хотелось стать за…
— …станок? Конечно! Как-то нам из Горького прислали фрезерный. Старенький. Тогда многие предприятия делились с техникумами и училищами своим оборудованием. Мы его отремонтировали. Мастер и предложил: может, попробуешь временно стать за станок? Я поинтересовался, как будут платить. А так, как слесарям. Только они-то вручную работали
— напиливали шестигранники на болты, а я на станке. Приноровился. Проходит время, и уже технолог уговорил перейти работать на фрезерный постоянно.
От автора. Так шестнадцатилетний Борис стал нарезать на казённике деления, с помощью которых осуществлялась регулировка прицельного огня. И не раз, когда он сдавал очередной корпус, ему приходило в голову: может быть, именно из этого миномёта будет сделан тот решающий залп, после которого наши бойцы смогут подавить сопротивление пехоты или огневой точки фрицев. А ещё — чем чёрт не шутит — кому-то из миномётчиков удастся бабахнуть по самому рейхстагу!
Зарплата, цены и налоги
Удивительная память у моего собеседника. Полагаю, что та информация, которую я получил от Бориса Николаевича, будет интересна многим: и его ровесникам, и молодёжи. Во время войны была карточная система на продукты питания, а также на разные хозяйственные штучки. Например, Борис получал талон на водку. Поскольку сам ни тогда, ни позже не увлекался этим делом, вручал квадратик серой бумаги с печатью матери, а та обменивала его на кусок хозяйственного мыла: оно было в дефиците.
Зарабатывал Борис в месяц 1000 рублей при 12-часовом рабочем дне. Выходной был раз в месяц. Правда, в остальные субботы и воскресенья трудились не 12 часов, а 8. Что же можно было купить на зарплату? Борис Николаевич откровенно отвечает: да ничего! Посудите сами. Пуд зерна на рынке стоял 1600 рублей. Бабушка Бориса получала пособие за его отца — своего сына, ушедшего на фронт, — 100 рублей в месяц. Столько стоила буханка испечённого хлеба. К тому же, в условиях военного времени все работающие в тылу платили из своей зарплаты два налога: подоходный и военный. Каждый — по 13%. То есть из 1000 рублей верни государству 26%. Кроме этого, все трудящиеся обязаны были подписываться на облигации военного займа. А ещё существовала система, когда со всех работяг в тылу собирали вроде бы добровольные пожертвования на строительство то самолётов, то танков, то артиллерийских пушек. Короче говоря, чтобы купить тот несчастный пуд зерна на рынке — всего 16 (!) кг, не ущемляя бюджета семьи (матери, бабки и младшего брата), Борису нужно было работать месяца три.
Первое время Борис обедал в столовой техникума, меню которой совершенно не восполняло энергозатрат молодых парней. Позже открылся ОРС — отдел рабочего снабжения. В столовке стало питаться невыгодно, так как лучше было получать продукты на руки в ОРСе.
— На человека было положено 1 кг 800 г мяса в месяц. Нам в основном выдавали вместо него филе американской трески — отжатую на центрифуге рыбную массу. Если был в наличии английский яичный порошок — тоже неплохо. Норма сахара — 400 граммов. Но когда было печенье сладковатое, его можно было взять взамен сахара — аж 800! И это было истинное наслаждение: гораздо сытнее, чем просто сладкий чай. Труженику тыла полагалось в месяц еще 400 граммов сливочного масла или 800 растительного. И права была бабушка, когда несколько лет назад приговаривала: вот ещё один наш кормилец растёт. Правда, и мать работала — всю войну она шила тёплые фуфайки для бойцов. Но получала за свою работу поменьше…
— Борис Николаевич, понятно, что продукты, которые вы получали в ОРСе, были существенной подмогой для семьи. Но всё равно этого было, как мне кажется, маловато…
— Да, с питанием в Калязине было туго. Впрочем, и в других тыловых районах страны была такая же картина. Многих выручал свой огород, и нас тоже: сажали картошку, капусту. Главным продуктом был, конечно, картофель. Все старались, чтобы его хватило до следующего урожая.
Качать нефть никто не хотел
Вот так, вроде бы монотонно, но напряжённо шли тыловая жизнь и работа. Левитан читал сводки с фронтов, которые были с каждым днём всё оптимистичнее. Из механического цеха регулярно отправлялись на фронт готовые миномёты. А когда нужно было во что бы то ни стало выполнить план — ночевали прямо у станков, не раздеваясь, чтобы утром сразу приступить к работе. Кстати, кроме миномётов, в мастерских изготавливались и вполне прозаические круглые печки-буржуйки для домов и землянок. А деревообрабатывающий цех делал деревянные корпуса для противопехотных мин.
— Мы-то, пацаны, решили, что у нас просто не хватает металла. А после войны я узнал: оказывается, мины в такой оболочке недоступны немецким миноискателям. У меня до сих пор перед глазами стоят целые горы этих деревянных корпусов в ящиках. Они безукоризненно срабатывали после того, как фашистские сапёры проверяли местность. Наступит гитлеровский вояка на крышку такой мины — и понеслась душа в ад…
В очень короткое время Борис овладел и другими типами станков: к фрезерному прибавились долбёжный, строгальный. Интересно, как диалог между мастером и молодым пареньком выглядел со стороны:
— Видел, как долбёжный работает?
— Да.
— Тогда становись.
Борис хотел возразить, что ни разу ещё не пробовал и прикоснуться к долбёжному, но вспомнил, что за отказом последует стандартная фраза:
— Ну тогда пойдёшь нефть качать!
А смысл заключался в следующем. В техникум поступали цистерны с горючим, но без нижнего слива — чтобы не воровали. Вот нефть обычно и приходилось выкачивать молодёжи в течение 3-4-х дней с помощью ручного насоса. Конечно, Борису не очень-то хотелось заниматься этим монотонным делом. Поэтому после настораживающей фразы он решил: лучше освоить станок. Что и сделал. Вскоре в цехе появился зуборезный станок. Для Бориса он был новинкой. Вполне справедливо полагая, что и на нём придётся работать, настырный парень засел за книги: тщательно изучал типы станков, их устройство, причины выхода оборудования из строя и многие нюансы, о которых и не подозревал. Зато в дальнейшем обходился без помощи наладчиков.
Верните Куликова!
Весной 1944 года Борис получил повестку из военкомата. А уже на следующий день вместе с другими ребятами его стали обучать миномётному делу. И, возможно, вскоре бы направили на фронт. Но тут вмешался директор техникума: пошёл в райком партии. Аргумент был прост: в цехе каждый станочник на вес золота! К тому же есть соответствующее распоряжение: на железнодорожников, водников и тех, кто работает на оборонку — бронь от призыва на фронт. Секретарь тут же позвонил военкому: верните Куликова!
Редьку дома будете есть!
В этот день мать разбудила его очень рано. Сообщила, что скоро по радио будут передавать важное правительственное сообщение. А Борис решил, что она растормошила его, чтобы поздравить с днём рождения — он родился 9 мая. Вскоре Левитан сообщил о Победе. Местное радио приглашало всех жителей на митинг на центральную площадь. Этот день был объявлен нерабочим. В столовой техникума состоялась маленькая вечеринка: каждый в честь знаменательного дня получил дополнительно по 200 граммов хлеба и по 100 — водки. На столах стояла нехитрая закуска: винегрет, грибы, редька да капуста. А на отдельных тарелках были аккуратно выложены кружочки конской колбасы. Но её никто не трогал — за военные годы отвыкли от такого угощения. В конце концов кассирша подтолкнула нерешительных ребят:
— Отведайте деликатес, редьку будете дома есть!
И в одно мгновенье тарелки опустели. Каждому досталось по два кусочка…
Немного о личном
После войны Борис решил перебраться в Москву. Подвернулась такая возможность благодаря тому, что от военкомата его направили служить в столичную милицию. Попал в оперативный отряд, три года ловил жуликов, карманников, спекулянтов. Потом снова потянуло к станку.
Устроился фрезеровщиком на авиационный завод. Но ещё долгое время, заходя в любой магазин, опытным взглядом окидывал покупателей: нет ли среди них мелких воришек — щипачей…
Как-то раз рабочие завода выехали на массовку — отдохнуть на водохранилище (тогда такие мероприятия были популярны). Там, на пляже, Борис и познакомился со своей будущей женой — Марией. Расписались через пару лет. В следующем году у них юбилей — золотая свадьба. Вот как вспоминает прожитое Мария Филипповна:
— Общежития и коммуналки в Москве в те далёкие годы были обычным явлением. Жизнь была сложная, но думаю, что не только у нас: практически всё наше поколение прошло через житейские трудности. А в 1966 году муж устроился работать в Зеленоград, на завод «Элион». Тогда здесь можно было очень быстро получить квартиру. У нас к этому времени были две дочери, так что жилплощадь сыграла роль в смене места жительства. Двухкомнатную квартиру мы восприняли как дворец, как необыкновенную благодать! И до сих пор ею довольны. Район хороший: рядом лес, Чёрное озеро, тишина. Очень удобно с детишками погулять — у нас ведь уже есть внук и внучка…
Борису Николаевичу довелось ещё потрудиться на заводе «Москинап» в отделе точной механики, работал он и в Менделеево, во ВНИИФТРИ. И во всех трудовых коллективах его фотография неизменно была на Доске почёта. А выйдя на пенсию, ещё целый год ездил на работу в Менделеево: ну никак не мог привыкнуть к новой роли — пенсионера. Молодёжь часто подшучивала:
— Ну что ты всё ездишь? Отдыхай, пенсионер наш неугомонный!
— А я по инерции! — так же шутливо отговаривался Борис Николаевич. Всем бы такую инерцию, как у него. Ведь как выбрал он профессию фрезеровщика — так всю жизнь не изменял ей. А этот дар дан не каждому…
В.Дальний,
фото из архива семьи Куликовых