Смелость — начало победы
Над шоссе висел вечерний сумрак. Навстречу замершим танкам с крестами двигалось несколько рослых немецких солдат. Изредка поблескивали каски, шмайсеры и настороженные глаза. Молодцеватый офицер в кожаном пальто шел рядом, насвистывая мелодию «Германия, Германия превыше всего». Встречный офицер — в коляске мотоцикла, — ответив на его «Гутен абенд», с завистью проводил группу взглядом. Потом пробормотал под нос: «У тебя-то, может, и будет вечер добрым — все-таки в тыл шагаете. А мне чуть ли не на передовую предстоит добираться». Затем покосился на своих подчиненных. Небольшого роста, в нелепых до земли шинелях, оба в очках — и это солдаты великого рейха?
Группа миновала колонну танков. Метров через сто офицер оглянулся и скомандовал на… русском языке:
— Быстро в лес, хлопцы!
Иван ЖИХАРЕВ вместе с другими разведчиками нырнул в чащу. Не впервой ему приходилось пробираться в тыл врага за «языком». К тому же нужно было не простого немца взять, а офицера. Схема пленения четко отработана. Отыскивали красный провод — телефонную связь между штабом и войсками, перерезали его и устраивали засаду. А без связи долго не повоюешь. Разведчики знали это. Как и то, что на ее восстановление непременно прибудет 2-3 человека. Остальное — дело техники. Чаще всего немцы приезжали на мотоцикле с коляской. Наши разведчики любили такую ситуацию. Протянут и замаскируют шнур поперек дороги. А потом неожиданно перед самым носом мотоциклистов натягивают его. Немцы еще кувыркаются в воздухе, а разведчики уже бегут к ним. Но нужен-то всего один «язык»: не будешь же через линию фронта всех тащить. Значит лишних — в расход…
Ивану было уже под тридцать. К тому же в роте связи он лучше всех водил машину. Хоть нашу, хоть трофейную. Все-таки к началу войны он лет пять крутил баранку. Да и силенок хватало, если вдруг врукопашную приходилось столкнуться с фрицами. И, конечно, прав был комиссар, который после того, как Иван доставлял пленного немца, повторял:
— Ты, Жихарев, самый надежный!
А в чем эта надежность проявлялась конкретно? Может быть в том, что рядовой Иван Жихарев не знал страха? На войне он убедился в одной простой истине: кто уж сильно боялся бомбежки или шальной пули, постоянно за свою шкуру дрожал, те и в тылу погибали. А испуг нужно просто отбрасывать. Но, конечно, не у всех это получалось. Ученые говорят по этому поводу: инстинкт самосохранения. Что ж, ясное дело: жить всем хочется. А вот когда стояли в обороне, Иван по ночам глаз не мог сомкнуть. Что это — бессонница на нервной почве или где-то в подсознании сидел этот самый инстинкт самосохранения? Но так или иначе, а в охрану дежурить заступал как и все. Бывало, командир ночью тайком начинает посты обходить, так Ивана на месте никогда не заставал. Зато сам боец неожиданно вырастал из темноты за спиной офицера и произносил невозмутимо:
— А я здесь, сзади вас…
Такой способ нести охрану был продиктован тем, что и немецкие разведчики на нашу сторону пробирались — часовых воровать…
Детство
Он родился еще перед революцией 1917 года в обычном русском селе — в Воронежской области близ городка Раненбург. Село было большое — свыше двух тысяч дворов. Отец летом занимался хлебопашеством, как и дед, а с наступлением холодов работал на шахтах. Мать дома на ткацком станке выделывала полотно на продажу. Маленький Ванька помогал родителям вместе со старшим братом и двумя сестрами по хозяйству. Семья имела лошадь, корову, двух овец, за которыми нужно было ухаживать. А километрах в пяти у Жихаревых был земельный надел. Его после революции выделила советская власть. Главной культурой, которую выращивали и запасались на зиму, была картошка. Ну и рожь тоже сеяли — как же без собственного каравая в селе? Раньше в селе было аж три мельницы. После революции крыльями размахивать осталась одна. В 10 лет Иван уже уверенно шел за плугом, утопая босыми ногами в черноземе. Уставал, конечно, с непривычки. Зато как приятно было вечером забраться на печь, которая занимала полдома. Сам дом состоял, собственно говоря, из одной большой комнаты. В ней много места занимали полати — деревенские нары, на которых и спали все домочадцы.
Две ручки — одно колесо
В школу ему не довелось ходить. Он даже не знал, что такое парты и как они там стоят. Из всех детей школу посещала только одна сестра Прасковья. Вот она-то, овладев начальными знаниями, и поднатаскала Ивана в грамоте и письме. А он, когда стукнуло 14 лет, ушел на заработки в город. В этом возрасте, деревенский, он был не по годам рослым и здоровым. На работу его устроил отец — в бригаду, которая занималась благоустройством дорог и тротуаров. Раньше ведь отсутствовало в широком масштабе асфальтовое покрытие. А делалось так. Камнедробилка измельчала скальные породы в щебенку. Затем она равномерно раскладывалась на тротуарах, приглаживалась, трамбовалась. И все — вручную. Ивану достался, как шутили рабочие, «легкий труд». Деревянная тачка — почти самоходный инструмент: две ручки, одно колесо. Ему грузили в нее щебенку. И по дорожке, проложенной в ширину одной доски, он вез и сваливал щебенку там, где нужно. Иной раз путь был метров в сто, а часто километр приходилось пыхтеть. Главное — удерживать равновесие. После первого дня он собственных рук не чувствовал. Да и ноги казались чужими. Добрел кое-как до барака. Забрался на нары в комнатушке, которая была жилищем еще для четырех мужиков, и уснул мгновенно. И часто ему еще снилось, как остряки, набросав щебенки под завязку, спрашивали: «Довезешь, Ваня?». Он принимал эту игру и старался изо всех сил. Но все чаще в голове крутилась одна мысль: неужели он создан только для того, чтобы как послушная лошадь ежедневно до одури катать эту тачку?
А однажды мимо него молодецки промаршировала колонна красноармейцев. В новенькой амуниции, при оружии, с шинелями-скатками — эта картина врезалась у него в память. Вот тогда-то и возникла неосознанное желание:
— Мне в одно мгновение очень захотелось в армию! Я не мог объяснить неведомую силу этого решения. Я страшно завидовал этим солдатам. И служба стала моей мечтой!
На границе тучи ходят хмуро…
Но эта мечта казалась неисполнимой. Дело в том, что по стране уже покатилась волна коллективизации. Отец не хотел идти в колхоз. Тогда припомнили главе семейства посещение церкви. А позже забрали нагловатые уполномоченные скотину, живность мелкую, домотканое полотно. Одним словом, раскулачили Жихарева-старшего. И клеймо это пало на всю семью. А с ним в Красную Армию ребят не брали: неблагонадежные мол, яблоки от яблони недалеко катятся.
И тогда Иван, ни с кем не посоветовавшись, уехал… на Дальний Восток. Правильно рассчитал, что в тех краях никто не узнает его биографию. А там, может быть, и сбудется мечта об армии. Стал работал клепальщиком — строил через реки мосты. Железнодорожные фермы собирались не с помощью болтов или сварки, а на клепках. Они были длиной по метру. Напарник бьет по клепочной головке кувалдой, а Иван снизу поддерживает клепку. За четыре года через его руки прошло 22 моста на реках Зея, Катунь, Бурея. Уже тогда, на гражданке, он отличался смелостью. Когда фермы склепывались, на них были проложены узкие трапы — сантиметров 20-30 шириной. Рабочие в общем-то строго соблюдали технику безопасности: страховались поясами да цепями при работе. А Иван летал туда-сюда по этим трапам без страховки! Все только ахали, глядя как он балансирует на двадцатиметровой высоте, а внизу — бурный речной поток. Но все обходилось: ни разу он не оступился. Смелый? Да. Но не безрассудный. Уже тогда он сам воспитывал в себе черты будущего солдата. И еще одна важная деталь его характера. Прибыв на Дальний Восток, он стал на военный учет, как и положено. И в беседе с военкомом рассказал все как есть, что он — сын раскулаченного. А в 1936 году Ивана призвали на службу в городке Свободный. Тут нужно немного вернуться назад. Когда он приловчился катать тачки, стала парня техника к себе манить. И сумел он освоить профессию шофера. Получил на руки документ. Тогда он назывался «стажерка». И эта сохраненная бумажка дала ему возможность в армии получить водительские права и попасть в автобронечасть. Два года крутил Иван баранку по бездорожью, сновал между складами и военными аэродромами — снабжал их всем необходимым. В 1938 году в районе озера Хасан возник военный конфликт с японскими частями. Командир автобронечасти стал искать добровольцев среди своих подчиненных — Иван первым вышел из строя. А уже через пару суток подвозил нашим бойцам оружие, боеприпасы, продовольствие, почту. Случалось и под обстрел попадал его грузовичок. Одно дело, если осколок шарахнет в мешки с крупой, а совсем другое — если в ящики со снарядами. Да, пришлось ему понюхать пороха войны, но судьба хранила моего героя…
Между прочим, политотдел наладил выпуск специальной армейской газеты. В ней оперативно отражался ход военных действий и героизм советских воинов, которые не дали японской военщине превратить локально событие в крупномасштабную агрессию. В конце концов получили авантюристы хороший урок. А в красноармейской книжке Ивана Жихарева появилась лаконичная запись: «Участник военного конфликта у озера Хасан».
Вот так отдохнул
Отслужив срочную, он устроился работать шофером на асфальтобетонный завод в столице. Общежитие — та же казарма. Только не раздается по утрам оглушающая команда старшины «Ррротааа! Па-адъем!». Иван был жаден до работы, как может быть ненасытен здоровый, молодой мужчина 26 лет. А в свободное время, конечно, медленно бродил по Москве. В глазах рябило от киноафиш, вывесок магазинов, названий театров, памятников и людских потоков…
Так пролетел год. И выпал у Ивана первый в жизни отпуск. Получил путевку и махнул в дом отдыха под Москвой. Но не удалось ему в полной мере вкусить цивилизованного безделья, вполне заслуженного. Потому что через несколько дней на листке календаря стояла трагическая для страны и народа дата — 22 июня…
А что ж ты орден не носишь?
На третий день войны, как и было предписано в красноармейской книжке, Иван явился в райвоенкомат. Из родного общежития с ним на фронт отправлялось еще 7 знакомых парней. Успел Иван и с отцом повидаться: тот пришел к военкомату, пряча в кармане потертого пиджачка четвертинку водки. Попрощались скупо, по-мужски. А в последний июньский день эшелон с солдатами замер где-то в латвийских лесах. Стали торопливо выгружаться. Огляделись по сторонам — и ахнули: неподалеку стоял крестьянский хутор, аккуратные симпатичные постройки. Поле было сплошь усеяно желтыми головками одуванчиков. И как в сказке — словно никакой войны и в помине нет — из лесу вышли девушки в красивых национальных костюмах. В руках у них были корзины, наполненные лесными ягодами. Солдаты оживились, подтянулись, стали заигрывать с девчонками. А в это время над эшелоном возникло несколько «мессеров». Посыпались бомбы, застучали пулеметы. Солдаты схватились за винтовки, а девушки бросились в лес, под защиту деревьев. В первую же минуту бомбежки вдребезги разлетелась полевая кухня. Вокруг эшелона возникли десятки свежих воронок. Комья земли безжалостно погребали под собой одуванчики. А среди развороченных стволов деревьев белела оторванная девичья нога…
Служить начал Иван водителем в роте связи 185-й стрелковой дивизии. Впрочем, первые месяцы ему приходилось в основном отступать с нашими войсками. Превосходящие в военной технике и численности немцы упорно двигались на восток. Обычно днем дивизия вела бои, а ночью приходилось выходить из окружения. Рота связи была, как говорится, на вес золота. Под райцентром Себеж возникла чуть ли не трагическая ситуация. Наша части уже отошли в тыл, а машина Ивана и его напарника задержалась на участке, который превратился в передний край. Внезапно в сотне метров бойцы увидели роту немецких автоматчиков. Они шли прямо в расположение штаба дивизии. Связь с ним у наших ребят еще была. Поэтому напарник стал торопливо докладывать командованию о приближающейся угрозе. Но молодой солдатик нервничал и тараторил то по-русски, то по-татарски. А немцы приближались. Тогда Иван схватил трубку и напарника и сам четко обрисовал ситуацию. Штабисты вовремя заняли оборону и при поддержке с фланга Жихарева сумели отбить атаку автоматчиков, а потом спешно ретировались.
Позже, когда вышли из окружения, комиссар роты спросил Ивана:
— Ты чего скромничаешь — орден не носишь?
— Какой? За что?
— За спасение штаба дивизии, был приказ по армии.
Но, как это часто бывало при отступлении, документы где-то затерялись…
В тыл никто не хотел
Осенью 1941 года 185-я дивизия обороняла Конаково в Подмосковье. А в начале декабря наши войска перешли в контрнаступление. За окном машины связи мелькали сначала названия освобожденных русских деревень и городов, затем прибалтийских, и, наконец, польских. И тут Иван попал в ситуацию, которая хорошо характеризовала моральный дух Красной Армии. Приказано было ему с передовой линии фронта вывезти в тыловой госпиталь нескольких раненых бойцов. Трофейный «опель» уже отъехал пару километров от медсанбата, когда один из раненых, придя в себя, неожиданно заорал:
— А ты куда нас везешь, служивый?
— В тыл, в госпиталь.
— Немца гоним, а мы будем в тылу отсиживаться?
— У меня приказ: раненых — в тыл!
— Ну, заладил как попугай: в тыл, в тыл! Давай, поворачивай обратно, а то сейчас живо по морде схлопочешь!
— Да ты посмотри: двое ранены в голову — их скорее нужно довезти и передать медикам!
Долго еще продолжалась перебранка между забастовавшими бойцами и водителем. Чуть до драки дело не дошло. Хорошо, что раненые были без оружия. Нервы у всех — на пределе. В конце концов Иван бросил еще один козырь:
— Ладно. Отвезу я вас на фронт, вояки. А что дальше? Эти двое концы отдадут, а меня военный трибунал в два счета приговорит к высшей мере наказания за невыполнение приказа в условиях военного времени! Этого вы хотите?
Только так и сумел убедить раненых Иван в своей правоте…
Не в званиях дело
В столицу фашистского рейха дивизия вошла во втором эшелоне. Груды развалин, покореженная техника, белые простыни и наволочки на балконах и в окнах — знак капитуляции. Свою машину Иван оставил в пределах видимости рейхстага, на куполе которого реяло красное полотнище. Неприятно заныли осколки в теле — некогда ему было оставить баранку и признаться хирургам в этих, уже заросших кусочках металла. Подошел вплотную к зданию. Его колонны были исписаны фамилиями, именами, датами советских воинов. Подумал малость и тоже аккуратно вывел «ЖИХАРЕВ ИВАН». Отошел от колонны, оглянулся. Его автограф терялся в сотнях других…
Козырнул проходящему моложавому генералу, открыл дверцу кабины. А офицер неожиданно вернулся и спросил:
— Какого года рождения?
— Четырнадцатого.
— Ух ты: да мы с тобой одногодки! Давно воюешь?
— С июня сорок первого…
— И что — так всю войну прошел рядовым?
— Начальству видней, товарищ генерал. Да и не в званиях дело. Самое главное — мы победили.
— И, пожалуй, победили именно рядовые солдаты…
Валентин Курячий