Есть одна неопровержимая закономерность в людях, которые прославили свои имена в нашей стране в прошлую эпоху. Вспомните руководителя производства любого ранга, ученого или шахтера, врача или доярку, космонавта или комбайнера — все они любили свое дело…
Мечта
В детстве у нее проявлялись черты мальчишеского характера: упорство и смелость. Но при этом девочка никогда не дралась, как ее ровесницы-подружки. Предпочитала доказывать свою правоту не кулаками, а убеждениями. Великолепно декламировала стихи. Немножко писала сама. Очень любила математику. Ей хотелось везде поспеть — поэтому бралась за многое. Наверное, эта разбросанность — чисто юношеское, неуёмное желание побыстрее прикоснуться ко всему интересному, что окружает тебя.
В 10-м классе у Серафимы четко сформировалось мнение, что она должна идти… во флот. И стать капитаном дальнего плавания — не менее. Написала письмо в Одессу, в мореходное училище. Оттуда ответили: нужны такие-то документы. Выпускной вечер в школе состоялся 21 июня 1941 года. На следующее утро грянула война. Конечно, тут уже стало не до учебы в мореходке. Мечту о ней сменила вполне закономерная идея: я должна быть на фронте!
«А девчонкой не смеешь и нос на войну показать…»
Этот подзаголовок взят из юношеских стихов Серафимы. А написаны они были после того, как в военкомате она получила от ворот поворот: молода еще. Обидно было, но не бездельничать же — поступила на физмат в Воронежский университет. А в голове все равно сидела мысль: фронт, фронт, фронт…
Через год, сдав сессию, принялась вновь с двумя такими же неугомонными подругами, Раей Васильевой и Ириной Винавер, атаковать военкомат. Настойчивость всегда дает результат: вот так добровольцем попала Серафима в 7-ю дивизию ПВО. Полтора месяца провела под Воронежем — в учебке, а затем вместе с подругами была направлена на станцию Латная. Часть, в которой она служила, имела аббревиатуру ВНОС — воздушное наблюдение, оповещение и связь. Служба вроде бы нехитрая: опознавание вражеских самолетов и оперативное донесение результатов по рации или телефону на вышестоящий командный пост. Никакой специальной аппаратуры не было — уши да глаза. А в донесении необходимо было указывать количество самолетов, курс, высоту. По силуэтам определяли тип. Девушки знали все отечественные марки машин, а также немецкие, английские, американские. Порой сверху сыпались бомбы, а пост не покинешь. У девушек на все отделение были 1-2 винтовки. Иногда палили вслед удаляющимся немецким самолетам. Именно в те дни родились у Серафимы вот эти строчки:
Мы — глаза и уши необъятной
Самой замечательной страны.
Фриц летит с небес, огнем объятый, —
Донесения «вносовцев» — верны!
4 июля 1942 года немецкие войска стали теснить дивизию. Наши части с упорными боями отходили за Дон. И так случилось, что во фронтовой неразберихе трое девушек, в числе которых была и Серафима Громова, попали в окружение. Вчерашние школьницы 5 дней пробирались по территории, оккупированной немецкими войсками. Были, как говорится, на волосок от плена и смерти. Но повезло. На шестые сутки вышли на передний край. Постоянная стрельба не остановила их. Конечно, было страшно. Но все трое благополучно перешли линию фронта и оказались в расположении наших войск…
Победу Серафима встретила в 80 км от Киева, в городке Фастове. А до этого фронтовые дороги провели девушку через Борисоглебск, Урюпинск, Тим, Щигры. Кстати, в 1945 году она была принята в ряды ВКП(б). Заявление-то подала еще в 1942-м. Но несколько дней в окружении притормозили на пару лет момент получения партийного билета…
После учебы — почтовые ящики
В запас Серафима была уволена 6 августа 1945 года. У нее не было сомнений, что делать дальше. Конечно, учиться! Заехала в Воронежский университет забрать документы. А затем махнула в Саратов — там к этому времени находились родители и брат. Жили они в добротно вырытой своими руками землянке размерами 3×5 метров. Тут же находились поросенок и маленькая козочка. Недели на две это жилище стало ее временным пристанищем. Потому что с сентября начались лекции на мехмате Саратовского университета.
Диплом, в графе «специальность» которого стояло «теоретическая механика», был получен через б лет. Первым местом работы стал Новосибирск. Серафима с удовольствием поехала в строящийся институт Министерства сельскохозяйственного машиностроения. Но за этим невинным гражданским названием скрывался ракетный институт — п/я №28. Из ее выпуска сюда прибыло 6 человек. Но самим институтом еще и не пахло: на его месте был только обозначен колышками котлован. И несколько месяцев дипломированным специалистам пришлось валять дурака. Надоело. О чем прямо в глаза и заявили директору. Тому куда деваться? Обратился в обком партии. Оттуда пришло предложение перейти работать на завод№92. И так сложилась судьба у Серафимы Андреевны, что все следующие годы она проработала на номерных предприятиях электроники: в Новосибирске, Фрязине, Минске. В Белоруссии полтора года исполняла обязанности главного инженера. А разработки по темам брали у зеленоградского «Микрона», директор которого, И.Ройзенблит, часто бывал в Минске. Однажды он и сказал ей: «Поедем-ка домой, в Россию…».
8 лет поработала Серафима Андреевна Громова начальником сборочного цеха завода «Микрон». Руководила коллективом почти в тысячу человек. На пенсию вышла в 1978 году. А в 1990-м была награждена орденом Ленина и Золотой Звездой Героя Социалистического Труда. Тут вроде бы какая-то нестыковка во времени: неужели наверху спохватились и решили отметить труд пенсионерки? Вовсе нет. Просто не сиделось на заслуженном отдыхе нашей героине, и она вновь пошла работать на тот же «Микрон». И наградили ее за создание новых технологий для «Бурана».
Я была в гуще событий
— Серафима Андреевна, ваше отношение к карьере?
— Если карьеру делать за счет своих мозгов — это просто нормальное движение вперед. А если, например, использовать право вступления в партию — это уже вонючая карьера. Я таких знаю много.
— Какую сильную черту в своем характере руководителя вы можете выделить?
— Самодисциплина. Это однажды на «Микроне» один механик подчеркнул во всеуслышание. И еще один мой принцип: никогда не опаздывать. Это очень важно. И не любила повторять указания, в которых была твердо уверена.
— Конфликты случались?
— Рабочих я умела подчинить. Во всяком случае, так мне казалось. А в Зеленограде, помню, меня с директором растаскивали в парткоме! Вообще, из тех, кто был выше меня по рангу, я просто-напросто выбивала все, что было нужно для производства.
— И всегда получалось?
— На «Микроне» было 2 начальника цеха из основных производств, которые много сделали и для создания этих цехов, и воспитания коллективов. Покойный ныне Михаил Петрович Еремеев был очень умным человеком. Может быть, более вспыльчивый, чем я. Но его все рабочие любили. Он знал вторую половину дела: пытался выбивать и выбивал премии. Например, за экспорт. Я в этом плане, наверное, была не совсем права. Не любила ходить и просить у начальства ни рабочим, ни себе. Но зато наш цех всегда был в передовиках на Доске почета. Несколько лет подряд, пока я им руководила. Да и по профсоюзной линии мои рабочие не были обижены: путевки в санатории, дома отдыха, пионерские лагеря для детей.
— Ваше отношение к высшим наградам в стране, которой уже нет. Не секрет, что многие звания раздавались по разнарядке.
— Героя Советского Союза по разнарядке не получишь. Это звание присваивалось за сиюминутный подвиг, героический порыв, концентрацию энергии, духа, воли. А Героя Социалистического Труда давали, как правило, за многолетний труд, за что-то созданное, весомое для страны. Неважно, в промышленности, сельском хозяйстве или литературе. Вот, например, фильм «17 мгновений весны» получил Государственную премию СССР. Разве можно сказать, что это произошло по разнарядке? Никто авторам не давал такого конкретного задания и не ориентировал их сразу на высокую награду… Я одну из своих статей так озаглавила: «45 лет строгого режима». А вы как думаете?! Почти полвека жизни — подъем в 7 утра, раньше всех прийти на работу, сразу решать кучу вопросов, связанных с тончайшей технологией. И так — до позднего вечера. Я никогда не уходила из кабинета в 5 или 6 вечера. Обычно — в 8, 9 или даже позже. Постоянно зажимала себя в определенные рамки…
— А не смахивает ли это на добровольное… рабство?
— Я просто всегда любила свою работу. Особенно технологию. В поисках нахождения правильных технологических решений я практически объездила все наши родственные предприятия в СССР. Прибалтика, Украина, Белоруссия, Казахстан, не говоря уже о России. Я на всех заводах любила начинать все с начала, с самого нуля. И если, например, мне необходима была определенная металлическая крышка, то я готова была поехать не только туда, где крышки выпускают готовыми, но вплоть до места, где добывают руду для этих крышек! Так что моя работа — никакое не рабство! Помню, вышла на пенсию. Четыре месяца поездила по стране, по тем местам, где когда-то воевала. Чуть позже тот же Еремеев предложил вернуться на «Микрон» с последующей командировкой в Тбилиси на полтора-два года. Там нужно было на заводе наладить выпуск продукции. Я согласилась. А потом меня отозвали: нужно было решать проблему, поставленную нашим военным начальством — заняться технологией герметизации методом бесфлюсовой пайки приборов.
Вот так я и поработала еще целых 18 лет после выхода на пенсию. Даже точнее — пропахала! И кому-то, возможно, покажется смешным, что за всю свою трудовую жизнь у меня не образовалось никаких дополнительных сбережений. Пенсия — мой единственный источник существования. Впрочем, так же, как и у многих других…