— Кто может добраться до железнодорожного вокзала своим ходом — поспешите: никакого транспорта вывезти вас у нас нет, — хмуро сообщил раненым капитан, прилетевший на запыленном мотоцикле.
Госпиталь мгновенно превратился в муравейник. Вскоре со двора в сторону вокзала потянулись бойцы. На костылях, с самодельными палочками, в одиночку и группами, поддерживая друг друга. Через полчаса госпиталь непривычно опустел. Только несколько десятков тяжелораненых остались лежать на койках и полу. Николай попробовал привстать, но в голени сразу же возникла острая, невыносимая боль. Знал бы, что его ждет впереди, по-пластунски прополз бы эти пять километров до эшелона, который эвакуировал бойцов в тыл…
Его манило море
В Военно-морское медицинское училище РККФ он поступил добровольно — по комсомольскому призыву. Окончил его с отличием в 1939 году с присвоением звания «военный фельдшер». Конечно, бывший деревенский паренек мечтал служить на кораблях, ходить в походы. Но его направили в учебный отряд Краснознаменного Балтийского флота в Кронштадт. Да и должность звучала приземлённо: начальник аптеки учебного отряда. На берегу как-то не пахнет морской романтикой…
Молодой лейтенантик стал засыпать командование рапортами: хочу служить на плавсредствах. Через некоторое время он был переведен в Кронштадтский военно-морской госпиталь для освоения хирургической помощи в условиях морской службы. А затем назначен с повышением по службе старшим лекарским помощником в 1-ю бригаду подводных лодок.
Она базировалась в Либаве, в Латвии. Можно сказать, что его мечта сбылась: успел поучаствовать в нескольких походах по балтийским просторам. Почему успел? Вскоре его лодка стала на ремонт в док. Поэтому 22 июня 1941 года лейтенант Черкезов встретил на берегу — в морском отряде, сформированном из моряков базы, воинов 67-й стрелковой дивизии и других соединений.
Два ранения за неделю
В первый же день войны Николаю были поручены организация и руководство медицинским отрядом. Выделили ему пару стареньких автобусов, вольнонаемных медсестер да матросов поздоровее. Этот отряд в составе двух десятков человек в течение нескольких суток под непрерывным обстрелом оказывал медицинскую помощь раненым, собирая их с поля боя и эвакуируя в Либавский военно-морской госпиталь. Спасая бойцов, Николаю и его подчиненным приходилось и самим вступать в бой с фашистами. На третий день войны в такой схватке лейтенант был ранен в левое предплечье. Но он не покинул свой отряд. Ему наложили гипс, повязку — и снова на поле боя. С ненавистью к врагам, «ТТ» в кобуре и в уже ставшей легендарной морской форме. Черные бушлаты обороняющихся только своим видом вызывали у фрицев ужас, а когда сотня глоток ревела «Полундра!», частенько бывало, что нервы у врагов не выдерживали, и немцы спешно покидали первую линию своей то ли обороны, то ли наступления. А за моряками в тельняшках спешил медицинский отряд…
Подполковник медицинской службы в запасе В.Дедюлин в журнале «Коммунист» (№123 от 24.06.76 г.) вспоминает те дни: «…основная медицинская помощь на южном рубеже оказывалась именно подвижной группой, которой руководил Н.Черкезов».
Но не везёт — так не везёт! Второе ранение через несколько дней оказалось гораздо серьезнее — в левую голень. Немцы напирали. Николаю сначала предложили эвакуироваться морским транспортом в Ригу. Отказался. Нагруженное ранеными и беженцами судно через десяток миль пошло на дно после бомбардировок немецкими «юнкерсами». Его автомашиной доставили в небольшой латвийский городок Тукумс, неподалеку от Риги. Бывшая больница стала военным госпиталем, в котором Николаю пришлось лечь на вытяжение. А вскоре появился этот капитан на мотоцикле…
Плен
Через три дня во дворе госпиталя громко заурчали тяжелые серые грузовики с медицинским оборудованием. Появилась группа немецких щеголеватых офицеров в сопровождении громил-автоматчиков. Всех советских раненых выдворили в скотный сарай. Хорошо еще, что на дворе стояло лето, а в сарае на земле нашлось сено. Из госпиталя каждый день доносились вкусные, дурманящие голову запахи: немцы кормили своих раненых. А о военнопленных словно забыли. Охрана стояла для блезиру — понимали, что люди с перебитыми ногами никуда не убегут. И — никакой пищи. Спасибо местным латышам. Они тайком приносили хлеб, творог, простоквашу…
Подталкивая прикладами неуклюжих раненых, немцы загоняли их в товарные вагоны. Набитый до отказа поезд вскоре прибыл в Тильзит. Здесь временным пристанищем стала громадная поляна на побережье. После выгрузки — сортировка. Тысяч десять человек были выстроены, многие из-за ранений лежали. Немцы быстро, но педантично осмотрели каждого, опросили. Выявляли комиссаров, командиров, евреев. Не церемонясь, тут же отводили их в сторону и на глазах у всех одна за другой звучали автоматные очереди…
Николай еще в сарае уничтожил все свои документы. А лежащий рядом на песке раненый допустил оплошность, цена которой — жизнь: он случайно надел чужую гимнастерку, на которой остались следы от командирских звёзд. И в синее балтийское небо унеслась еще одна славянская душа…
Днем побережье напоминало гигантский муравейник: куда ни посмотришь
— везде копошились раненые. Мелькали гимнастерки с высохшими пятнами крови, бинты давно потеряли свой цвет, заросшие щетиной лица, хмурые молчаливые взгляды. Жили прямо в песке — выкапывали норы и ночью в них согревались. Пусть и лето стояло, а с Балтики тянуло холодом…
Особый лагерь
Еще несколько изнурительных дней довелось Николаю с другими тильзитовцами провести в товарном эшелоне. Вскоре они прибыли на юго-запад Германии в город Хаммельбург. Здесь был расположен «Офлаг 13-д». В этом лагере содержались высшие офицеры Красной Армии: моряки, пограничники, летчики. Среди них — известные генералы: Лукин, Тхор, Карбышев. Кстати, последнему было разрешено носить свою же потрепанную генеральскую форму. Все остальные были переодеты в старую лагерную. На брюках и спине красовались крупные буквы — SU, что означало «совьет унион». На шее каждого военнопленного на шнурке висел металлический номер. Николай стал военнопленным №3614…
В лагере насчитывалось около 12 тысяч пленных. Никаких работ их не заставляли делать. О побегах и думать было нечего: с этой территории убежать было невозможно. Да к тому же все были ослаблены физически. А тут навалились тиф с дизентерией — угрожающе стала повышаться смертность. Был объявлен карантин. Немцы даже не заходили в бараки. Дежурные по блокам разносили питание. 200 г эрзац-хлеба — мука пополам с древесными опилками, чай из какой-то травы, черпак баланды, в которой плавали картофельные очистки с тошнотворным запахом. В первый день Николай даже не прикоснулся к этому вареву. А следящие за ним старожилы тут же отдали его пайку какому-то доходяге. Тот жадно стал хлебать баланду. Николай внутренне удивился: как можно есть эти помои? Неужели человек может опуститься до этого? А позже и сам привык…
Вот что рассказывает о лагерной атмосфере сам Николай Иванович Черкезов:
— В офицерском лагере не было крематория. Фашисты пытались голодом заставить заключенных забыть о своем достоинстве, убеждениях, человеческих чувствах. А потом или уничтожить физически, или превратить в бессловесную покорную скотину. Военнопленным выпала тяжелая доля — смерть не в бою с оружием в руках, когда ты мог отдать свою жизнь в обмен на десяток вражеских. Мы были обречены на длительную казнь, медленную, садистки продуманную. Рассчитывали на то, чтобы человек сам осознал свою смерть, ужаснулся, понимая безвыходность ситуации. И ожидание в муках конца жизни, по логике фашистских палачей, должно было вытравить из людей непокорный дух, ясную мысль, твердую волю, честь, гордость — все, что составляет характер человека. Но мы держались. Глубокой осенью 1941 года в лагере находился некоторое время Яков Джугашвили. Вид у него был неприглядный. К тому же на прогулках к Якову практически невозможно было подойти и поговорить: с ним всегда были немецкие охранники. Впрочем, многие военнопленные и не верили, что это — сын Сталина.
Внутри лагеря из военнопленных была создана своя полиция. В нее первым делом пошли отбросы — бывшие воры и рецидивисты. Каждое утро они бесцеремонно заглядывали в бараки, приказывали выносить умерших за ночь на плац. Трупы грузили на подводы и увозили в неизвестность…
Постепенно в лагерь стала поступать информация о военных действиях на фронтах. Успехи советских войск поднимали дух военнопленных. Внешне незаметную, но ценную работу по сохранению жизни своих товарищей проводила подпольная группа лагеря. Возглавлял ее пограничник лейтенант Кабанов. Принимал участие в ее деятельности и Николай. Приближалась 26-я годовщина Великого Октября. Вместе совсем советским народом, с боевыми друзьями эту дату решили отметить и подпольщики. Вот как вспоминает тот ноябрьский день 1943 года бывший узник «Офлага 13-д» Б.Тарасов в книге «Не знавшие страха»: «В напряженной тишине пленные слушали короткий рассказ руководителя группы Н.Кабанова о положении дел на фронте, о задачах группы по сохранению жизни товарищей, находящихся в лагере. И казалось, что люди получили глоток свежего воздуха, вырвались за колючую проволоку…».
Важная встреча
У немцев в лагерях был принцип: не давать людям долго сживаться между собой. Фашисты боялись коллективизма, который существовал среди советских офицеров. Поэтому военнопленных часто переводили за колючую проволоку в другие места. Такое пришлось испытать и Николаю. Он попал в лагерь в Южной Баварии — «Сталаг 13-б», который располагался около г. Вайден. Там военнопленных использовали в качестве бесплатной рабочей силы по заявкам немецких фирм. Несколько сотен работали в шахтах — добывали уголь или каолиновую глину (сырье для алюминия). Подъем — в 5 утра. Проверка, завтрак и — вперед, русские свиньи! Конечно, при отвратительном питании пленные с трудом выполняли установленные нормы. Многие едва волочили ноги. Лагерь был небольшой — в нем содержалось около 400 человек. Николай встретил даже балтийских моряков, двое из которых служили с ним в одной бригаде. Одним словом, подобралась группа надежных товарищей. Цель и действия группы были одни: сохранить как можно больше жизней советским военнопленным. Николай, имеющий медицинское образование, помогал советами и практическими мерами, насколько это было возможно в тех условиях. Например, собирали кости, выброшенные из кухни на помойку. Жгли их, а золу давали есть больным, чтобы остановить дизентерию.
Однажды в лагерь прибыл новенький — серб Мирослав Зотович, армейский хирург. Он попал в плен в Италии. К этому времени в «Сталаге 13-6» увеличилась смертность. Поэтому по просьбе руководителя одной из фирм, чтобы сохранить рабочую силу для шахт, Мирослава перевели в этот лагерь. И направили в русский блок. Появление Зотовича повлияло на внутрилагерную атмосферу: пленных стали получше кормить. Серб, узнав, что Николай имеет фельдшерское образование, поговорил с ним, проверил знания. Эта встреча совершенно изменила дальнейшую судьбу балтийского лейтенанта. Вскоре Николай был освобожден от работы в шахте: он стал помощником Мирослава. Теперь вся медицинская помощь шла от них двоих, К этому времени в «Сталаге 13-б» существовало подпольное лагерное самоуправление. В его состав входили грамотные, сознательные и авторитетные офицеры. Они знали и определяли, кого из своих нужно поддержать морально, а кого — дополнительным черпаком похлебки.
Но особую роль играли в противоборстве жизни и смерти именно Зотович и Черкезов. Лагерное командование считалось с мнением медиков. Кстати, Мирослав знал немецкий язык. Он был до войны на стажировке в Германии. Когда об этом стало известно немцам, то к нему первыми заявились охранники. Они бы откровенны: консультировались, чем бы легким заболеть и как это сделать, чтобы избежать отправки на фронт.
А как сохранить жизни своих товарищей? Николай теперь стал вхож в иностранный блок. Поэтому появилась возможность менять номера военнопленных, но оформлять все через канцелярию — законным путем.
Или делал все, чтобы якобы по медицинским показателям не отправляли немцы товарищей в штрафные рабочие бригады. Ведь те, кто туда попадал, были заняты поистине каторжным трудом. И обычно через 2-3 месяца военнопленные погибали…
Все чаще из лагеря посылались группы военнопленных на разборку развалин в городе. Оттуда можно было пронести в лагерь ценные вещи: часы, фотоаппараты, драгоценности. Охрана стала более лояльной. А через фельдфебеля Менделя в обмен на симпатичные вещицы можно было добиться отсрочки физических работ или вообще их избежать. Вдумайтесь: передача швейцарских часов в канцелярию лагеря спасала чью-то жизнь…
Красная Армия уже приближалась к границам рейха. Из лагеря было совершено два побега. Оба — неудачные. Беглецов поймали, избили и вновь отправили под землю, в угольные шахты. А вскоре военнопленные столкнулись с самой гнусной подлостью: предательством. На одной из шахт тайно готовился взрыв. Но нашлась черная душа — выдала заговорщиков. И 10 человек были расстреляны на утренней проверке перед всем лагерным строем…
Неожиданно Зотовича перевили в другой лагерь. На прощание он сказал другу: «Николай, я постараюсь и тебя к себе перетянуть». В отсутствие серба Черкезов вновь стал работать наравне с другими военнопленными в шахтах. А через пару месяцев также неожиданно конвоир отвез Николая в тот же лагерь, в котором находился Мирослав…
Спасённые в неволе
Этот лагерь был интернациональный. Здесь находились англичане, французы, американцы, поляки, а также итальянцы, отказавшиеся воевать на стороне немцев.
Особенно велика была роль Мирослава и Николая в деле оказания помощи и дальнейшего лечения в условиях лагеря раненым американским и английским летчикам, сбитым над Германией, а также полякам, пострадавшим во время восстания против немцев в Варшаве. Следует отметить усилия медиков лагеря по спасению жизни многим итальянцам. Они были интернированы немцами после того, как Италия капитулировала, вышла из военного блока с Германией и открыла дорогу войскам союзников. Многих из итальянцев привезли в лагерь с обмороженными ногами, почерневшими пальцами со следами гангрены. Чтобы спасти таких бедолаг, Мирослав и Николай были вынуждены в лагерных условиях ампутировать пораженные пальцы, чистить раны и следить за выздоровлением таких пленных. А их были — десятки…
Большую роль в деле обеспечения лечения раненых и больных военнопленных всех национальностей оказывал Международный Красный крест, представитель которого курировал «Сталаг 13-6».
Однажды в тачке в медпункт привезли советского летчика Федора Четвер-гова. У него были пулевые ранения в область живота. Немецкие врачи отказались его лечить: все равно, мол, сдохнет. И только настойчивость военнопленных всего лагеря заставила немецкого оберштабартца разрешить Мирославу и Николаю в условиях немецкого лазарета сделать Федору операцию. Она прошла успешно — жизнь боевого летчика была спасена.
В книге И.Буринда «Последний патрон для врага» есть такие строчки: «…благодаря усилиям медиков «Сталага 13-б» были сохранены жизни многих советских офицеров и солдат. Позже они вернулись на родину. Среди них были Герои Советского Союза Меркушев, Пильщиков, Бабак, Драмареций, Пысин, Удальцов». А генерал А.Сабуров в книге «Силы неисчислимые» так вспоминает о тандеме Зотович-Черкезов: «В конце войны летчик Слепов (из полка Гризодубовой) был сбит и попал в плен. Он остался жив только потому, что в лагере военнопленные медики сделали ему операцию якобы по удалению аппендицита, а коменданту сообщили: летчик безнадежен. После возвращения из плена в СССР Слепов вновь сел за штурвал самолета».
В конце 44-го — начале 45-го годов в лагере чаще стали привозить советских летчиков, сбитых над Германией. Проходя медосмотр у Николая, один из них, Михаил Зенкин, признался, что он — москвич и у него в кармане орден Красной Звезды. Рана у этого парня на руке была рваная, грязная. Николай промыл ее, обработал и засыпал порошком стрептоцида. Тогда Михаил попросил спрятать награду в забинтованную руку: ведь летчиков должны были более тщательно обыскивать немцы. Позднее Николай помог земляку избежать штрафной команды, которая работала на каолиновых шахтах, где срок жизни исчислялся буквально 2-3 месяцами. Забегая вперед, хочется сказать, что Михаил Зенкин после войны подарил медику Вечную записную книжку с собственноручной благодарностью: «Другу и спасителю жизни в знак бесконечной дружбы и общего прошлого! От бывшего авиатора и друга. Прочти и вспомни г. Вайден, Stalag 13 «В».
В это же время вышел приказ Гиммлера, который предписывал всех Героев Советского Союза, а также особых военнопленных выводить из лагеря и уничтожать за его пределами. Николай Иванович организовал перевод Героев из советского лагеря в санитарный интернациональный блок, откуда никого не эвакуировали.
После войны Николай Иванович был награжден за патриотическую работу в лагере орденом Отечественной войны 1-й степени.
Освобождение
Оно пришло 22 апреля 1945 года. Сначала точными ударами американских бомбардировщиков были разрушены вышки охраны, которая к этому времени уже разбежалась. А через час появились танки с огромными белыми звездами на броне. Гусеницы тяжелых машин легко смяли колючую ограду. Бывшие военнопленные восприняли все происходящее, как сказочный сон. И очень трудно было осознать, почувствовать себя свободным человеком…
После проверки в советских фильтрационных лагерях сотрудниками СМЕРШ Николай Иванович Черкезов был восстановлен в звании и в течение 2 лет продолжал военно-морскую службу. Затем после демобилизации работал на заводе «Москвич». Прошел путь от станочника до конструктора. Вечерами учился. Позднее работал технологом на заводах оборонного назначения и электронной промышленности. Сейчас наш герой на пенсии. В свое время был первым председателем Совета ветеранов 18-го мкрн. Но годы берут свое — Николай Иванович все-таки разменял уже девятый десяток лет. Вот такая выпала ему судьба.
Этот очерк был бы неполным без следующего важного эпизода. После войны, уже в шестидесятые годы прошлого столетия, югославские журналисты, благодаря письму Николая Черкезова в Белград, помогли разыскать Мирослава Зотовича. Между ними завязалась переписка. Сербский врач писал: «В моих воспоминаниях ты остался молодым, таким, каким был в дни и годы нашего несчастного плена».
Награды через 20 лет
И наступил тот день, когда в столице СССР состоялась встреча старых друзей. Она проходила в Кремле. Москвичи Зенкин, Раецкий, Смольский, Четвергов и другие встретились с Зотовичем и Черкезовым при вручении югославскому и советскому медикам правительственных наград. Зотович был награжден орденом Отечественной войны I степени, Черкезов — II степени.
На этой встрече присутствовал К.Черненко — будущий генеральный секретарь ЦК КПСС, и посол Югославии в СССР Миятович, который позже, после кончины И.Тото, возглавил правительство этой страны. Зотович дал интервью корреспонденту «Правды» (№156 от 4.06.64 г.). В частности, он сказал: «Я не мог вести себя иначе, потому что рядом были советские люди — мужественные, благородные, сильные духом. Мой русский друг москвич Николай Черкезов, который помогал мне лечить военнопленных, когда становилось особенно тяжело, всегда вспоминал о своем родном городе. Но разве могли мы думать, что через 20 лет встретимся в Москве». Они вместе выжили и не сломились…